В послании Павла к Тимофею есть перечисление качеств, необходимых для епископа Церкви. Говорится между прочим, что епископ должен быть непорочен, одной жены муж, трезв, целомудрен, благочинен… и так далее. А затем: хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностью. И это потому, что кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией? (1 Тим 3:2-5)
И действительно, есть ли дело кому до чужих, если до своих руки не доходят?
В точном смысле «епископ» – это «осуществляющий надзор». Сказанное у апостола о высших иерархах Церкви, сдается мне, вполне применимо к высшей иерархии государства и общества. Как бы так: «Высоко стоящий в обществе и государстве человек должен быть мудрый, трезвый, работящий, патриотичный, и так далее, аж до слов хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностью». И совершенно правильно, потому что кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о ком-то вообще?
Только глухой в наш век не слышал о мажорах. Это слово заменило у нас французское выражение «золотая молодежь». И это явление, как его ни назови, по сути – фурункул, указывающий на глубоко поселившуюся гниль внутри общественного организма. Сытые, праздные, наглые, сходящие с ума от того, что им (как пелось в одной песенке) нечего больше хотеть, эти молодые люди – позор своих родителей, у которых не нашлось то ли времени, то ли благоразумной строгости для рожденных ими.
Проблема стара как мир, стара, как имущественное расслоение. И вот иллюстрация из времени не так уж и далекого, но однозначно из другой эпохи.
Иван Яковлевич Корейша
В Преображенской больнице города Москвы в течение долгих сорока лет жил в XIX веке юродивый Иван Яковлевич Корейша. В больницу он был посажен не для лечения, а в заключение, как буйный и неисцелимый. Это была месть смоленских чиновников за обличения. Сама же лечебница скорее была грязной помесью тюрьмы и ночлежного дома, где больных могли сажать на цепь, а лечили только рвотными, слабительными, прижиганиями и приставлением пиявок. Этот кошмар Иван Яковлевич усугубил спаньем на полу, полной антисанитарией, вкушением пищи в виде смешанного воедино завтрака, обеда и ужина и еще рядом невыносимых простому человеку условий. При этом до полусотни и больше людей приходило к блаженному ежедневно. Если приходили по житейским нуждам, Иван Яковлевич вел себя как и подобает юродивому – бормотал, скоморошил, обличал. Если же приходили с духовными вопросами, за смыслом жизни, он говорил ясно, четко и умно. А бывали у него в грязной келье-палате с тяжким духом и академики, и известные священники, и даже Государь Николай Первый.
После посещения блаженного самим Императором счел для себя необходимым посетить последнего и генерал-губернатор города Москвы. Им на ту пору был Арсений Андреевич Закревский. Это был заслуженный военный, во многих боях отличившийся храбростью и выдержкой. Был под Аустерлицем, воевал в Отечественную
войну. Правда, на должности генерал-губернатора не был любим за заносчивость и самодурство. Подлинным же пятном на его мундире, поверх заслуженных наград, было то, что обе женщины в его семье – жена и дочь – были отчаянные Мессалины. О таких сказал однажды великий Павел: «Они, дойдя до бесчувствия, предались распутству так, что делают всякую нечистоту с ненасытимостью (Еф. 4:19)». Закревский, увы, был маститым рогоносцем, не имевшим никакого влияния и на единственную дочь – соперницу матери в разврате.
Итак, он пришел к юродивому в гости. Что же Иван Яковлевич? Он отвернулся от высокого начальника в сторону сопровождавших его чинов и сказал: «Глуп я, други мои милые… Совсем глуп! Залез на верхушку, да и думаю, что выше меня уж и нет никого! Дочь я себе вырастил на позор… Одна она у меня… а, кроме стыда, нет мне от неё ничего… Шляется как… (тут юродивый разразился самой отборной площадной бранью), а я, дурак, и унять не могу! Где уж мне, дураку, другими править, коли я сам за собою управиться не умею? Навешаю на себя всяких цац, да и хожу, распустив хвост, как петух индейский… Только тогда и опомнюсь, как вверх ногами полечу…»
Эту замечательную речь, по силе воздействия на умы соперничающую с Цицероном, стоит дать прочесть всем высоко стоящим дамам и господам. Тем, у которых дети добродетельные и при деле – на всякий случай и для острастки. А тем, у кого дети – один грех, стыд и избалованность, тем для прямого лечения. Как пиявки к вис-кам, которыми лечили в Преображенской больнице всего 150 лет назад.
Можно произвести и разбор на цитаты:
– Где уж мне, дураку, другими править, коли я сам за собою управиться не умею?
– Навешаю на себя всяких цац, да и хожу, распустив хвост, как петух индейский…
– Только тогда и опомнюсь, как вверх ногами полечу…
Раз, два, три. Коротко и ясно.
Все, конечно, поняли тогда, о ком сие сказано и кому адресовано. Все смутились за шефа, покраснели и распереживались. Но этим дело не кончилось. Закревский совладал с собой и спросил блаженного, чем тот болен. Иван Яковлевич выпалил:
«Пыжусь… Надуваюсь… Лопнуть собираюсь…». Генерал-губернатору оставалось только развернуться и уйти. В спину себе он услышал: «Ку-ка-ре-ку! Фу ты, ну ты! Прочь поди!»
Наказывать блаженного было так же невозможно, как ссылать чукчу на север, поскольку ничего тяжелее того креста, который нес юродивый, не придумаешь. Можно только вообразить, что же такое происходило в Смоленске, из которого Корейшу под конвоем и тайком когда-то вывезли в Москву местные чиновники, чтобы навеки законопатить в желтый дом.
История суровая. И Закревского жалко. Но жалко лишь до тех пор, пока не прочтешь о поведении его дочери за границей. О том, как она в компании подобных праздных и баснословно богатых развратниц, вдали от мужа устраивала оргии с множеством покупаемых и завлекаемых молодых людей. Как она, теша тщеславие, крутила романы со знаменитостями, в числе коих был Дюма-сын. Как вследствие подобного поведения имя русской аристократки приобретало тот самый позорный флер. И на всех этих собачьих свадьбах с толпами кобелей проедались и пропивались, дарились и проматывались труды тысяч крепостных. Вдумайтесь: скотски живущий человек проедает труды тысяч людей, которых и за людей не считает! Вопиющая несправедливость этой картины не имела права на вечное существование. Так не отсюда ли, не от Парижа ли XVIII века, засыпанного русскими деньгами; и не от Куршавеля ли, залитого в наши дни коллекционным шампанским, все беды и движутся?
Блудно-легендарную Лидию Арсеньевну Закревскую (по мужу Нессельроде) родной папа должен был, невзирая на высокие чины и положение, самостоятельно воспитывать. Должен был привести к порядку, имиже весть способами, и потерявшую берега супругу. Тогда бы его вся Москва зауважала, а не хихикала за спиной. Тогда не только позора от Корейши не было бы: веди себя справедливо и строго в собственных семьях высшие чины, в России и революций не было бы. Ведь никто так не расшатывает страну и не бесит (в прямом смысле) народ, как вышеописанные развратные типы обоих полов, допущенные к несметным богатствам.
Урок из истории – как картинка с выставки. Россия сильно поменялась по части генерал-губернаторов, княгинь, баронесс и прочего люда, к которому нужно приставлять немецкое «фон» или французское «де». Да и Корейши нет. Ну как нет. Есть, конечно. Душа в Царстве, тело – в земле близ Ильинского храма на Черкизовской. Корейши нет в том смысле, что некому сказать кой-кому: «Залез на верхушку и думаешь, что выше нет никого?» «Навешал на себя цац и ходишь, как петух индейский!»
А пока слова эти адресно не сказаны или же самим адресатом в совести не услышаны, гоняют по детским площадкам «Гелендвагены», к которым боятся приблизиться офицеры ДПС; цветет ночная жизнь, как предбанник преисподней и топка для ворованных миллионов, и так далее, и тому подобное. Словно живут всевластные отцы развратных деток по одному из слов, сказанному Корейшей: «Только тогда и опомнюсь, как вверх ногами полечу…»
